Различные характеры, выражаемые искусством,
только потому трогают нас, что в каждом из нас
есть возможности всех возможных характеров.
Л.Толстой
только потому трогают нас, что в каждом из нас
есть возможности всех возможных характеров.
Л.Толстой
Современному человеку знакомы самые разные модусы эротического чувства: от легких пасторальных переживаний до темных, болезненных самоистязаний плоти. Современная театральная и кинопанорама перенасыщена экстремальными эротическими сюжетами, демонстрирующими предельное самообнажение неконтролируемых порывов. При всей алхимии и гипертрофии эротического этот сектор культуры в современном обществе не является обособленным. В нем отражается целостный портрет нашего современника с переплетением в его переживаниях рационального и безотчетного, высокого и низкого, с постоянным расширением представлений о допустимом, человечески-приемлемом, удивляющем своей непредсказуемостью.
Взрыв интереса к эротическому - во многом и результат разочарования в возможности рационального выстраивания человеческого поведения, в обманных ценностях цивилизации и ее оракулов. Все это привело к возвышению в представлениях современного человека такого основания как "точка зрения жизни", т.е. безусловному предпочтению природного бытия - культуре, "естественного" человека - человеку, обремененному безличными нормами социума. Высвобождение "естественного" интимного поведения из-под наслоений культуры, импульсивные взрывы чувственности, сознательная демонстрация ее непонятных и потаенных форм - чрезвычайно характерны в современных тенденциях художественного творчества.
Чувственная сторона жизни человека в не меньшей степени, чем его осознанное поведение, воплотилась в художественных произведениях. Мировое эротическое искусство образует весьма значительный сектор культуры, игнорирование которого неизмеримо бы оскопило и упростило наше представление о человеке. Нельзя не вспомнить, что в любые эпохи наиболее тонкие и принципиальные критики готовы были выступить против господствующих норм и вкусов, если последние провоцировали создание "закругленных", предельно идеализированных, "сочиненных" образов человека. Так, еще ироничный Дидро, делясь впечатлениями о парижском Художественном салоне 1767 года, выражал сомнение в возможности существования прекраснейших мужчин и женщин, "которым в высшей степени свойственны все жизненные функции и которые достигли возраста самого полного своего развития, не выполняя ни одной из этих функций". В вечном споре - что подчеркивать и что скрывать в человеческой натуре, как совместить в искусстве культурную норму и спонтанность живой чувственности - это был один из голосов, призывающих к возможно полному охвату пространства человеческого существования.
Гораздо чаще в эстетике и критике слышались совсем иные призывы, предлагающие художникам специальные критерии различения "достойного" и "недостойного" в человеческих побуждениях. Но художники редко оказывались податливыми, выказывали упрямство, и тогда появлялись сопровождаемые общественными скандалами "Письма" Жан Поля, "Орлеанская девственница" Вольтера, "Воспитание Лауры" Мирабо, "Цветы зла" Бодлера, "Жамиани" Мюссе, живописные произведения Рубенса, Ренуара, Э.Мане, Э.Мунка и многие, многие другие, известные не только специалистам-искусствоведам.
Запретная стена сокрушалась многократно. И чем строже были границы дозволенного, тем с большим интересом художники стремились прикоснуться к той сфере человеческих влечений, которая считалась греховной и сатанинской - в самом ли деле инстинкт и страсть действуют как роковая сила, всегда ли эта сила нейтрализует возможности человеческого начала?
Нет нужды говорить о том, что такой интерес не был искусственным. "Любовь и голод правят миром",- писал Шиллер. Но и голод, и инстинкт самосохранения нередко оказывались перекрыты силой чувственной страсти. Вполне объяснима потребность искусства попытаться осмыслить траекторию человеческой судьбы сквозь призму этого непредсказуемого, иррационального, часто драматического начала. Под знаком неудержимого влечения человека к человеку достигались невиданные восхождения духа, триумф жертвенности и благородства. Эта же сила могла бросить человека в пропасть, унизить, толкнуть к преступлению, смерти. В произведениях искусства нашли отражение все грани и оттенки любовной страсти, ведь во многом эти сферы родственны: и в любви, и в искусстве до неразличимости переплетены реальность и вымысел, наслаждение и познание, чувственность и духовность.
Уже на ранних этапах культуры свойственная человеку сексуальность становится объектом относительно самостоятельного эстетического созерцания. Она не шокирует мышление, не возбуждает страсти, а доставляет сознанию высшее наслаждение. Человек тем и отличается от животного, что вступает в интимную близость не только влекомый побуждением продолжения рода. По этой причине многовековая панорама эротических художественных образов, никогда не оставалась в рамках раз и навсегда легализованных границ, а стремилась к проникновению за пределы понятного в эротическом переживании человека.
Важно иметь в виду, что возникновение самостоятельного эротического воображения, отличающее относительно независимую, "вырвавшуюся на волю" психику индивидуума, происходит в истории достаточно поздно. Скорее всего, этот процесс заявляет о себе на исходе Средневековья. До этой поры характер воплощения эротических тем в европейском искусстве почти целиком был обусловлен не столько внутренне-психологическими, сколько внешними факторами: мифология, разнообразные языческие культы, господствующие религиозные догматы, укоренившиеся в обществе формы ухаживания, взаимодействия полов.
По этой причине уже в многочисленных прикладных, изобразительных, скульптурных эротических произведениях ранней античности мы видим скорее реализацию безусловной веры в сакральную силу сексуальных символов, нежели собственно воплощение потребности в индивидуализированном эротическом переживании. Если мы захотим понять эрос в античности, нам необходимо искать его соответствующие пересечения с мифологией, религией, правом, ритуалом, легендами столь тщательно, пока мы не сможем представить все эти духовные взаимодействия как единое целое.
Анализируя многочисленные оргиастические культы Древней Греции, шумные празднества в честь Дионса, Венеры и т.п., нельзя не отметить их всегда общественный, публичный характер. Чувственность отдельной личности была всецело растворена в социальной психологии классической античности. Не выявив этого равновесия индивидуального и общественного, трудно понять истоки некоторых специфических форм чувственности в эту эпоху, например, распространенность однополой любви. Спарта и Крит, Коринф и Фивы - здесь каждый молодой человек овладевал искусством борьбы и военных действий часто благодаря любви того, кто годами был старше его. Закрепленные в законах и в религии, однополые сексуальные отношения нашли свое завершенное воплощение в arete, рассматривались как гражданская добродетель.
Но, конечно же, основным источником художественных образов эротического содержания стали неисчислимые истории любви античных богов. Среди наиболее популярных сюжетов - обольщение Леды Юпитером, превратившимся в лебедя. Изображение этой экзотической любви многократно претворялось в прикладном искусстве (вазы, винные кубки), затем перешло в скульптуру; позже не раз воспроизводилось в эллинистическом искусстве и спустя много веков вновь возникло у Микеланджело. Безусловно, повторяющиеся художественные сюжеты эротического содержания оказали существенное влияние на формирование устойчивых чувственных предпочтений широкого зрителя.
На поздних этапах античной культуры мы сталкиваемся с художественным воспроизведением эротических сюжетов уже отнюдь не только из-за их сакрально-религиозной подоплеки. Сформированные поначалу общественным укладом и ритуализированными художественными формами, новые психологические установки со временем начинают уже в своих недрах воспроизводить внутреннюю потребность человека в эротическом переживании. "Раз появившись в греческом искусстве, эротическая тема постепенно истощала свою религиозную и мифологическую мотивацию", - справедливо полагает современный американский исследователь Р.Мельвиль. Остается добавить, что чувственное воздействие античных эротических произведений в более поздних культурах во много крат усиливалось, полностью сводя на нет их ритуальность и замещая ее абсолютизацией эмоциональных реакций.
Любопытно, что сфера эротического переживания всегда испытывала на себе воздействие глобальных тенденций социума. Если, например, в классической Греции эротические сюжеты (роспись ваз и винных кубков) отмечены особой эмоциональностью и нежностью, две фигуры вовлекаются в связь только друг с другом, что придает этому акту удивительный шарм, то в эпоху эллинизма эмоционально-духовное качество эротической темы заметно нисходит; интимный акт воспроизводится среди других как своеобразный каталог сексуальных позиций, в которых абсолютизируется физиологический элемент. Показательно, что это было совершенно не характерным для искусства классической античности, даже в тех случаях, когда художник создавал групповые образы мужчин и женщин.
